Ханская дочь. Любовь в неволе - Страница 79

Сирин уселась на бревно, служившее часовым скамейкой, достала пистолет, мешочек с пулями, маленькую пороховницу и стала с любопытством изучать их. Тарлов, видимо, предполагал, что она умеет обращаться с подобным оружием, поэтому объяснений никаких не дал.

Она все еще сидела, беспомощно глядя на пистолеты, когда к ней осторожно подобрался Кицак:

— Хорошее оружие! Оно убивает человека за пятнадцать шагов, как молния, — сказал он, скрывая зависть.

Сирин растерянно посмотрела на него:

— Может быть, но я не знаю, как это действует.

— Дай сюда! Я тебе покажу! — Кицак взял пистолет и объяснил, как его следует заряжать. Когда все было готово, он направил оружие на часового, стоявшего перед частоколом. Внезапно выражение лица его стало жестким и решительным. Сирин перепугалась, но тут Кицак рассмеялся и протянул ей оружие:

— Пойдем! Поищем для тебя подходящую цель. Твой капитан уже заметил меня, смотрит так, словно сейчас бросится и отберет пистолет.

Сирин увидела Тарлова, который хмуро наблюдал за ней и Кицаком, и подумала, чем она успела заслужить его недовольство.

Кицак подвел ее к старому дереву: его расщепленный ствол, по-видимому, часто служил солдатам мишенью. Сирин подняла пистолет, руки сильно дрожали, и прицелиться удалось с трудом. Глубоко вдохнув, она замерла и нажала на спусковой крючок, раздался тихий щелчок, но ничего не произошло.

Кицак рассмеялся:

— Прежде чем стрелять, надо взвести курок. Я тебе показывал, как это делается. Вспоминай!

Сирин взвела курок и нажала на спуск, вздрогнув от неожиданности, когда отдача подкинула ствол вверх.

— Когда стреляешь, держи пистолет крепче. Иначе попадешь во что угодно, только не в цель, — объяснил Кицак, явно забавляясь ее испугом.

Сирин раздражали и эти насмешки, и обращение с ней, как с маленькой девочкой. Хватало ей и того, что Тарлов по-прежнему смотрел так, словно сожалел о своей щедрости. Сирин зарядила пистолет и снова выстрелила: в ветку, которую Кицак ей указал, она не попала, но, по крайней мере, попала в ствол.

Сергей с облегчением вздохнул и подумал, что ему стоило бы самому научить Бахадура стрельбе, тогда мальчику не пришлось бы обращаться за помощью к этому разбойнику. В конце концов он решил, что Бахадур сейчас представляет наименьшую из его проблем, и вновь задумался о делах.

Он объявил общий сбор своего странного отряда и оглядел новых солдат: отряд был слишком велик, чтобы они с Ваней вдвоем управились с ним. Тарлов шел вдоль строя, подзывая к себе тех, кто выглядел как возможный предводитель, и от всей души желал, чтобы Степа Раскин и остальные его друзья офицеры сейчас были здесь. Бахадур был еще слишком неопытен, а потому Сергей скрепя сердце назначил своими заместителями троих самых на вид благонадежных и опытных из этой оравы. Первым был Канг, предводитель калмыков, триста его конников представляли собой основу отряда. Вторым стал башкир Ишмет, который привел с собой сто двадцать человек. Начальником над остальными он поставил соплеменника Бахадура — Кицака, у него в подчинении оказалось около сотни всадников. Решение это далось ему нелегко — приятельские отношения между его прапорщиком и татарином раздражали Сергея. Но очень скоро он убедился в правильности своего решения — степняки сразу же признали этого уверенного в себе, властного человека с иссеченным шрамами лицом.

Нашлось дело и для Бахадура. Пускай маленькая армия Сергея состояла из горстки степняков, это были солдаты русского царя, и они имели право на собственное знамя. В одной из кладовых крепости, роясь в поисках припасов, Сергей наткнулся на флаг с изображением Святого Георгия, повергающего дракона. Он приказал Ване укрепить полотнище на древке.

— Бахадур, понесешь наше знамя. Теперь-то ты будешь настоящим прапорщиком! — объяснил он с большим энтузиазмом, чем сам при этом испытывал.

Сирин с недоверием посмотрела на пестрое полотнище:

— И что мне с этим делать?

— Это наш символ! Ваня сделает для тебя «стакан» — ну такую специальную петлю, чтобы тебе не приходилось все время держать знамя в руках. Когда мы пойдем в атаку, ты должен его поднять, развернуть и скакать во главе наших войск, немного позади меня.

В чем смысл этой затеи, Сирин не поняла, но согласилась.

Капитан подозвал к себе Канга, Ишмета и Кицака:

— Выступаем самое позднее через час. Позаботьтесь, чтобы все были готовы к маршу!

Кицак засмеялся:

— Скажи ты «идем сейчас», нам бы пришлось поторопиться. За час человек степи успеет поесть, навестить свою женщину, попрощаться с другом, набить суму и все же не опоздает.

Его солдаты рассмеялись, и Сергей, собиравшийся уже осадить дерзкого татарина, не удержался и присоединился к общему веселью:

— Ну тогда делай все, о чем ты тут рассказывал, но через час ты должен сидеть в седле. И твои люди тоже. Ясно?

— Через час мы будем готовы! — Канг, предводитель большей части отряда, не захотел отставать от Кицака. По-русски он говорил с сильным акцентом, и Сергей уже не в первый раз задался вопросом: отчего Бахадур, да и Кицак говорят бегло и чисто, как исконно русские? И это несмотря на то, что их племя, в отличие от калмыков, почти не встречалось с царскими подданными. Наверняка не последнюю роль сыграла в этом та русская рабыня, о которой упоминал Бахадур, явно она значила для него больше, чем татарин говорил.

Сергей отдал командирам отрядов еще несколько распоряжений, после чего и сам начал готовиться к маршу. Он с грустью смотрел на скудные припасы, собранные на складах и в амбарах крепости, когда ему пришло в голову, что о главном еще не было сказано: надо было настрого приказать старшим, чтобы они не допускали никаких столкновений между представителями разных племен. Если кому-то не терпится вцепиться соседу в глотку, пускай подождет до конца войны или убирается прочь. При мысли об этом Сергей вновь приуныл: отрядом в пятьсот всадников должен командовать полковник, а не капитан. С другой стороны, это было вспомогательное подразделение, и в обычное время оно подчинялось предводителям-инородцам. И кем он должен себя считать? Эта мысль рассмешила Сергея.